Кто-то должен делать эту работу

– Кто-то должен делать эту работу… Эти или почти эти слова как-то печально произнес коллега Громский, прихлебывая «Клико» и загадочно глядя с шезлонга в горизонт то ли Средиземного, то ли Адриатического моря. – М-да… Закивал в ответ Игорь Насекомов, пытаясь без ножа разорвать упругое тело зарубежного арбуза. – М-да, м-да… Подтвердил Андрей Цыпульский, закутавшийся в простыню и желавший этим вечером походить на древнего грека. Запомните этих персонажей – в книге они больше не появятся. Однако картина, наблюдавшаяся несколько лет назад на пляже в Малаге (а может, в Валенсии), является достоверным слепком жизни так называемых автомобильных журналистов. Мы – семья. Веселая и сплоченная семья автожурналистов, которая начала складываться после того, как журнал «За рулем» перестал быть единственным автомобильным изданием страны. Автомобильная тема, как-то крадучись, проникла в телевизоры и радиоприемники, на страницы газет и журналов, в Интернет. С востребованностью темы появились довольно странные люди, которые принялись остервенело удовлетворять возникший спрос на автоинформацию. Мы – разные и одинаковые, грустные и веселые, талантливые и бесталанные. Но мы представляем собой единое целое, если хотите, единый организм, обожающий свой бесшабашный образ жизни. Одну девушку, которая претендовала на должность PR-менеджера в компании Ford, спросили: «Вы можете много пить, курить и не спать?» Она не могла – ее не взяли. Мы же – автожурналисты – давно привыкли к странному коктейлю из похмельного синдрома и адреналина, выделяющегося в результате отчаянной езды по дорогам и бездорожью, островам и материкам, суше и воде, полигонам, аэродромам и прочим странным местам, куда обычным гражданам путь заказан. Каждый из нас живет в двух не пересекающихся мирах. В командировках мы летаем бизнес-классом, довольствуясь в отпусках демократичным экономом. Когда моя жена во время прогулки по Вене увидела интерьер пятизвездочного отеля, оформленного то ли в стиле барокко, то ли рококо, с ней случился легкий, но довольно продолжительный ступор. Короче, в наш «Ананас» она отказывалась возвращаться до позднего вечера. А что говорить о ресторанах… Нас водят только в такие, где запросто встречаются Пьер Ришар или, на худой конец, какой-нибудь бывший американский президент. В другой жизни, не менее заманчивой, мы запросто трескаем каштаны, пожаренные конголезцами на площади Трокадеро.

В этом скромном произведении я умышленно не называю марки и модели автомобилей, которые мы испытываем в многочисленных командировках. Человеческая жизнь значительно длиннее жизненного цикла даже очень хорошей машины. Да и истории с людьми происходят гораздо более удивительные. Несомненная ценность этих рассказов заключается в том, что все описанное здесь происходило на самом деле. Моя же задача состояла лишь в тщательном запоминании с последующим изложением на бумаге. Все написанные мною истории можно с уверенностью считать правдой, только правдой и ничем иным, кроме правды. Почти…

АМЕРИКА

Еще в самолете, подлетавшем в конце прошлого века к Детройту, Америка представлялась сказочной страной. В голову беспардонно лезла песня о рваных джинсах, и возникало предвкушение невероятного. Действительность, как часто бывает, превзошла ожидания.

БЕЛЫЙ ДЬЯВОЛ

Дорога из аэропорта проходила по местам, которые сильно походили на наихудший вариант дальнего Подмосковья. Где же этот Детройт? Где небоскребы? В конце концов, одноэтажные халупки все-таки закончились – начался большой город. На подъезде к отелю электронные часы на крыше показывали семь часов «пи-эм».

Не много, хотя если учесть многочасовую разницу во времени и перелет тремя самолетами, то кажется по-другому. Именно так, по-другому, показалось моим коллегам, которые бесстрашно отправились навстречу неизвестности, то есть спать. Но меня Морфей одолеть не смог. Не время спать – я ж в Америке! С первых шагов идеально прямые улицы Детройта производят мрачное впечатление: небоскребы, битое стекло и со скрипом раскачивающиеся вывески. Не хватает только людей. Их не то что мало, их нет вообще. Ни одного! Нигде! Я шел по пустынной улице минут двадцать, время от времени натыкаясь на наглухо закрытые бары. На дверях – решетчатые жалюзи, которые для верности обмотали цепями, а те, в свою очередь, скрепили настоящими амбарными замками. Устав от бесплодных поисков, повернул назад. Может, сегодня финальный матч «Детройт Ред Уингс»? Куда, блин, подевалось население? До моего многоэтажного отеля оставалось метров двести, как вдруг впереди мелькнула сгорбленная фигурка. Это была негритянка, не по погоде одетая в легкую куртку. Низко опущенная голова прикрыта капюшоном. Быстрыми шагами она приближалась навстречу. Вдруг, почувствовав какое-то движение, афроамериканка подняла голову. На секунду наши взгляды встретились. «Белый дьявол, о боже, белый дьявол!» – было написано в ее полных ужаса глазах. Дальше произошло неожиданное. Девушка истошно завизжала, а потом, перебежав улицу, исчезла из виду. Кто дьявол? Я дьявол?! Веселое местечко… Наутро я задал страшно интересовавший меня вопрос осведомленным людям. – Почему вечером так безлюдно? – А ты что, выходил после семи на улицу? – Ну, выходил, прогуляться, пивка попить… – Пивка?! А почему тебя не убили?

ОПЯТЬ БЕЛЫЙ ДЬЯВОЛ

В Америке все время происходят техногенные катастрофы – то самолет разобьется, то из-за пустякового снегопада на неделю парализует все движение, то электричество во всем городе отключат. Да, да, именно электричество. Свет в нашем отеле, что расположен в местечке Дирборн под Детройтом, отключили днем. Через час нас увезли на презентацию, затем – ужин. Обратно вернулись в темноте. Подойдя к своему номеру, я обнаружил, что дверь открыта. Заглянул – все понятно. Там с зажженной свечой убиралась толстая черная горничная в пикантном белом переднике. Она стояла спиной и что-то мурлыкала себе под нос, тщательно подметая пятачок перед письменным столом. Несколько бесшумных шагов по ковру сократили расстояние до метра. Не произнося ни звука, я положил руку на плечо уборщицы. Она резко повернулась и завопила. Ее лицо, на котором играли блики горящей свечи, выражало первобытный ужас. Я не стал ни извиняться, ни успокаивать. Она тоже решила не испытывать судьбу и, подхватив швабру, быстро исчезла в дверном проеме. Истеричка!

ДОКТОРСКАЯ КОЛБАСА

Вот за что уважаю американцев, так за умение делать хорошую мину при плохой игре. Надуют щеки, улыбаться будут белоснежными зубами и обертку такую красивую, такую блестящую принесут – все деньги отдать хочется. И отдаешь кровно заработанные, а потом жалеешь, локти кусаешь. Повезли нас вечером в греческий ресторан. На пороге встречал владелец заведения, который сразу же сообщил об уникальной исторической ценности, имеющейся в подсобном помещении. Пошли. Мужик завел… в душ. Вот, говорит, любуйтесь. Стоим перед кафельной душевой кабиной, любуемся, но точно не знаем чем. Задаем вопрос о предмете неимоверной гордости. Ресторатор с досадой (типа понаехала деревня) указывает на массивную трубу с двумя кранами и на лейку, из которой в каждом приличном душе должна литься вода. «Этому устройству, – говорит, – сто лет». Мы, конечно, языками защелкали, чтобы потрафить греческому американцу, а лично я про Питер вспомнил, где сантехника в историческом центре со времен Петра не менялась. Осмотр древнего душа подействовал сильнее аперитива – аппетит проснулся страшный. Заходим в зал, где ужинали и другие люди, которые в большинстве случаев заказывали самое крутое блюдо, как потом выяснилось, за 25 баксов – дикие деньги в Америке. Заказывали и отвлекались разговорами. Официант тем временем подкрадывался сзади со сковородкой, подносил оную к уху клиента и чиркал зажигалкой. Сковородка тут же воспламенялась. Затем гарсон мощно задувал горящее блюдо, после чего кусочки чего-то аппетитного подавали к столу. Каждый новый поджег оказывался неожиданным. Каждый посетитель становился жертвой огненного розыгрыша и посмешищем для соседей. Дошла очередь и до нас. Почти все мы тоже заказали диковинное блюдо. Потом официант по сложившейся традиции напугал каждого. Настала пора дегустации. Я видел, как преображались лица коллег во время употребления кусочков со сковородки. Сначала физиономии выражали ожидание чего-то необыкновенного, ожидание сменялось удивлением, на смену которому приходило выражение просто очень голодных людей. Последовав примеру коллег, я быстро понял, в чем дело. На поверку необыкновенное блюдо оказалось ничем иным, как обычной, поджаренной на сковороде докторской колбасой. Национальное греческое блюдо!